Ступеньки

Знаешь ты, как лебеди пьют? Дикие лебеди?

Тэффи

  Через несколько шагов после того, как мы вышли из супермаркета, Мичиру тихо вздохнула:

   - Ужас какой-то…

   - Не говори, - мрачно поддержала я. – Сец, как ты себя чувствуешь?

   - Со мной всё в порядке, - отмахнулась она, утирая свободной рукой пот со лба. – Но, по правде говоря, я мечтаю только о том, чтобы поскорей добраться до дома. Нет-нет, Харука, оставь! Я не настолько плохо себя чувствую!

  Я наконец отобрала у неё и пакеты, и сумку. Сумку отдала Мичиру, её можно было повесить на плечо, а пакеты – они были без ручек – оставила себе.

  Тридцать пять по Цельсию, девяносто пять по Фаренгейту, сама вся чёрная, в смысле брюнетка жгуче некуда… Даже список покупок написали все втроём, так зачем же было тащиться за ними самой, если всё необходимое уже отмечено на бумаге, а читать мы с Мичиру, как-никак, обучены?! Говорили же ей перед выходом, чтобы хоть платком голову прикрыла, нет! И теперь еле идёт. Да ещё нервничает.

   - Харука, ты же не сможешь унести всё это разом! Отдай мне мои вещи!

  Я кое-как перетрамбовала всё барахло, которое несла в руках, высвободила запястье, подошла к Сецуне и специально потрогала её волосы. Горячие, как хибати, и это только у пояса. А что на макушке, страшно представить.

   - Ты видишь, что с тобой творится? Ты бы их подколола хотя бы, что ли!.. Ты ж купила себе наконец заколку!

   - Харука, я всё это уже слышала! – возмущённо оборвала она меня. – И прошу тебя, не начинай заново! Успокойся, пожалуйста. Спасибо тебе, но… Я чувствую себя далеко не так плохо, как тебе кажется, и смогу донести свои покупки до машины сама. Так что отдай мне мои пакеты.

  Она попробовала отобрать свои пожитки, но я отпихнула её локтем. Боюсь, сильнее, чем хотелось, не могла рассчитать силу – руки были слишком заняты. Но Сецуна, тревожащаяся за своё барахло, судя по всему, вообще не ощутила толчка.

   - Иди спокойно, ты кирпичей не покупала!

   - Да, но я покупала продукты! Дай мне хотя бы один пакет, Харука. Дай тот, где зелень!..

   - Уймись! – гавкнула я на неё, потому что терпение понемногу начинало кончаться.

  Сецуна забежала вперёд и полезла мне прямо под ноги, пытаясь отобрать свои несчастные пакеты. Я споткнулась, потому что и так ничего не видела из-за поклажи, поклажа перевесила, и я едва не кувырнулась носом на асфальт. Но, к счастью, удержалась. Вернее, та же Сецуна, вертевшаяся у меня под боком, меня и удержала.

   - Видишь, ты ведь даже не можешь идти! Отдай мне что-нибудь, Харука, не упрямься!

  Я остановилась, чтобы уложить всё, что было в руках, посподручней, и Сецуна, пользуясь тем, что я рассеяла внимание, тут же выхватила у меня несколько пакетов.

   - Дай сюда! – рассердилась я, не успев вовремя остановить её – рук не хватало.

   - Харука, ты надорвёшься! Я сама донесу это до машины, а ты неси то, что осталось у тебя в руках.

   - Это ты надорвёшься! Верни быстро! Тебе вообще надо было дома сидеть!

  Сецуна наконец разозлилась:

   - Мне надоело выслушивать это в который раз, Харука! Со мной всё в полном порядке!

   - Да ты не дойдёшь до стоянки! До неё ещё знаешь сколько пилить?!..

   - Я прекрасно помню, где ты оставила машину! – отрезала Сецуна, как ножом тяпнула. – Я благодарна тебе за заботу, но это тебе, а не мне, станет плохо, если все наши покупки понесёшь ты одна! Я в состоянии донести до машины столько же вещей, сколько несёт Мичиру, и пожалуйста, оставь наконец эту тему!

  Я уже не знала, как с ней быть, она вдруг оказалась ещё упрямей меня. Не стану же я устраивать на улице представление и драться с ней из-за пакетов! Люди и без того уже давно оглядывались на нас, как на уличных артистов. Но ведь с такой ношей и в такой толпе её затолкают как пить дать! Я же не виновата, что, когда мы сюда приехали, обе ближайших к универмагу стоянки были забиты напрочь!..

   - Ну хоть на голову тогда что-нибудь наверти в конце концов! Тебя же солнечный удар хватит!

   - В этом нет необходимости! К тому же у меня ничего для этого нет!

   - Давай мы тебе чепчик купим! – предложила я, развернувшись к ней лицом и стараясь не взорваться от злости. – Мы ещё недалеко отошли, можем вернуться и купить! Знаешь, такой, на тугих завязочках? Его на ребёнка нахлобучивают, затягивают, и он уже его никуда не снимет!..

   - Не говори ерунды! – сердилась Сецуна. – К чему… К чему мне чепчик?!

   - Ты не знаешь, для чего детям чепчики надевают? – издевательски поинтересовалась я, потому что сил было на самом донышке. – Чтобы мозги не изжарились! А с тобой как раз это и происходит! Достань какой-нибудь платок, в конце концов! Вы же кучу барахла накупили как раз на такой сезон! Давай вон туда вон в сторонку отойдём, прикрой голову! Тебе же ещё куда-то сейчас ехать!

   - Прекрати, Харука! Я переменила решение и никуда сегодня не поеду. Так что сейчас ты просто отвезёшь нас всех домой. Волноваться не о чем.

   - Ты испеклась вся!! – рявкнула я, чувствуя, что вот-вот лопну от злости. Как будто не о ней речь!!..

   - Я ещё раз повторяю, что это неважно! Я дойду до машины, а потом будет уже легче.

   - Харука, действительно, - погладила меня по плечу Мичиру. До этого она всё улыбалась, скромно потупив взор, и делала вид, будто незнакома ни с Сецуной, ни со мной. – Жара и на тебя действует угнетающе. Если Сецуна говорит, что всё в порядке, значит, так и есть. Давай лучше побыстрее дойдём до машины.

  И, прежде чем я успела что-то сказать, она уже проворно зацепилась за мой локоть и прочно приклеилась к нему.

   - Ты не будешь возражать, если я подержусь за тебя? Тут такая большая толпа, я боюсь потеряться.

  Я оглянулась на Сецуну, она ответила мне таким же возмущённым взглядом и гордо вздёрнула подбородок, обнимая свои паршивые пакеты. Ну и пошла тогда лесом, идиотка, если тебе неймётся. Я тоже не обязана работать матерью Терезой.

   - Харука? – прильнула ко мне Мичиру, и мне действительно едва не стало дурно. Температура на солнце, которое жарило прямо на нас, совсем не располагала к тому, чтобы наслаждаться объятиями. А она ещё прижимается!..

   - Что?

   - Можно, я за тебя подержусь?

   - Держись… Только полегче, Мичиру, пожалуйста, мне жарко до ужаса.

  Мичиру с сожалением отцепилась, ухватилась ладошкой за мой локоть, но ничего не сказала.

  Пошли дальше. Жара донимала напрочь. Я опять на всякий случай оглянулась на Сецуну, шедшую позади, и она подняла на меня усталые глаза.

   - Ты как?

  Сецуна только улыбнулась. Вид у неё был неважный.

   - Может, отдашь пакеты-то свои?

  Она нахмурилась и покачала головой. Ну, как хотите, барышня, на нет и суда нет. Ладно, потихонечку доберёмся. Осталось только пройти окружавшую автобусную остановку толпу радиусом метров в двадцать, а там только через двор, где определённо посвежей, чем здесь, и конец пути.

  Жаль только, что обойти эту толпу не было никакой возможности, был час пик. А делать круг по кварталу с кучей пакетов в руках, чтоб добраться до стоянки…

  Сумка, висевшая на плече Мичиру, на каждом шагу настырно билась мне в печень. Прежде чем я сообразила, в чём дело, бок у меня уже ощутимо болел.

  Какая-то странная сумка, такое чувство, что у неё каркас из китового уса. У Мичиру, по-моему, была другая, эта уж слишком костлявая…

   - Мичиру, сумку перевесь, пожалуйста.

   - Какую сумку?

   - Вот эту, которая меня бьёт.

   - Тебя бьёт сумка? – фыркнула Мичиру, поправляя упомянутый аксессуар на плече и подталкивая меня при этом локтем под рёбра. Старания её, впрочем, успехом не увенчались, сумка тут же сползла и весьма ощутимо колотнулась об меня.

   - Мичиру, без шуток, перевесь, пожалуйста, мне больно.

   - Это сумка Сецуны.

   - Ну так и перевесь её на другое плечо! – снова начала злиться я, в конце концов, сколько можно!

   - Я не могу, там висит моя собственная сумка!

  Сговорились они обе, что ли, сегодня?!..

   - Неужели тебе в лом понести на одном плече две сумки? – чуть не плача, поинтересовалась я. Ещё немного, и не выдержу больше, такая жара!..

   - Но я не могу этого сделать, - обиделась Мичиру. – Я несу тяжёлые пакеты.

  Ах, вот чего вы добиваетесь, леди Гамильтон!

   - Я не возьму у тебя твоё барахло, - без церемоний предупредила я. И, видимо, чересчур категорично предупредила, потому что Мичиру мгновенно возмутилась.

   - Как ты можешь называть это барахлом? Здесь есть и твои обновы, между прочим!

   - Я не понесу вместо тебя твои вещи! – повторила я чуть более резко, чем хотелось – и тут же за это поплатилась:

   - Не кричи, Харука, как ты себя ведёшь!

  Я на секунду остановилась, с усилием проглотила всё, что рвалось наружу, и, срывая злобу и одновременно уходя от ответа и от стопроцентной вероятности, что мне впарят чужие пакеты, врубилась в толпу, как газонокосилка.

  Жара изнуряла. Асфальт плавился. Ну кой чёрт потащил половину города переться именно в этот супермаркет и именно тогда, когда и мы туда попёрлись?! Тащись вот теперь пешкодралом пять кварталов, а ведь можно было сделать всего-то семь шагов со ступенечек и аккуратно, как все люди, уложить в машину все покупки…

  Особого удовольствия такие мысли не прибавляли.

  Я шла злая, как чёрт, и даже не особенно пыталась осуждать себя за то, что дорогу сквозь толпу прокладывала себе типичным ледоколом. Но до церемоний, похоже, сегодня вообще никому не было дела, люди зверели от жары прямо на глазах. Куда подевалась пресловутая менталитетная благовоспитанность – народ вокруг вёл себя, как на арабском базаре, а не как в центре цивилизованного города. Но ведь это значило, что и мне нет резона извиняться перед каждым отпихнутым и оттолкнутым…

  Тем более что Мичиру тянула в сторону, как коляска мотоцикла, пытаясь не оторваться от меня и передавив мне ладонью руку не хуже жгута, а я сама через каждые пять шагов останавливалась и исправно оглядывалась, ища взглядом Сецуну. В этой толчее с такими темпами передвижения трудно было расчитывать на личный комфорт, так что меня очень даже можно было понять.

  Прошло несколько световых лет, прежде чем мне удалось вывести Мичиру к стене прилегающего к улице дома – здесь можно было хоть вздохнуть свободно – и остановиться подождать, пока подтянется Сецуна. Мичиру наконец отцепилась от моего локтя, чтобы проверить, всё ли у неё в порядке с макияжем, и пока она искала зеркальце в недрах сумки, мне удалось более-менее привести мысли в порядок.

  С того места, где мы стояли, вид на автобусную остановку открывался просто изумительный. Я готова была пасть на колени вместе с пакетами и прямо на месте вознести Господу горячую хвалу за то, что у нас есть своя машина и я умею её водить.

  Да. Люди определённо сходят из-за жары с ума. Душно, муторно, ветра нет, смог над городом снова превышает допустимую концентрацию… И нет автобусов. Ну нет автобусов, и всё. Метро, как всегда, встанет из-за перегрева электродвигателей… А потом сто фунтов в новостях будут перебирать: «несчастные случаи в общественном транспорте», «несколько людей задавлены насмерть», сколько-то в обмороке, сколько-то хватил солнечный удар, столько-то тепловой…

  Ну а как тут не хватить, в такую-то погоду? И как не быть задавленным, если я уже точно знаю, что лучше попасть под сель, чем под ноги вот этим всем, когда они в кои-то веки завидят впереди автобус?..

   - Харука, - тронула меня за плечо Мичиру. – Мы идём?..

  Сецуна наконец подошла к нам, остановилась и подняла на меня глаза. Я, как ни было мне жарко, кое-как высвободила одну руку, обняла её за плечи и притянула к себе.

   - Держись. Сейчас уже дойдём.

  Она устало кивнула и прижалась к моему виску горячим от чёлки лбом.

   - Мичиру, возьми, пожалуйста.

  Мичиру молча взяла у меня часть пакетов. Я оглянулась – ни от одного дома ни малейшей тени. Полдень. Это называется – токийский зимний полдень…

   - Потерпи, Сец. Потерпи. Совсем немножко осталось. Давай сюда. Вот так. Стой. Ещё чуть-чуть, и поедем домой.

  Она уже без всяких возниканий отдала мне свои пакеты и сразу же обхватила меня ладонями за плечи, ткнувшись горячей щекой мне в шею. Её слегка пошатывало. Говорить тут, в общем, было нечего.

   - Ну, всё. Всё. Стой спокойно. Отдышись. Уже скоро.

  Мичиру вовремя перехватила у меня ещё два пакета. Слава Богу, иначе и пакеты, и Сецуна, и я грохнулись бы в обнимку на асфальт. Никогда бы не подумала, что мне придёт время пожалеть о том, что я не осьминог. Или не краб. Для опоры можно было бы использовать как минимум четыре ноги…

  Положение всё больше походило на патовое. Минуты шли, но Сецуна очухиваться не собиралась. Я уже судорожно прикидывала, что делать, если она свалится в настоящий обморок – и один вариант был хуже другого – как вдруг небо всё-таки решило смилостивиться над нами. Подул ветер, и не просто ветерок, а настоящий ветер, треплющий рукава и взвивающий волосы, и он стал для нас просто манной небесной.

  Сецуна слегка оживилась, распрямилась, вздохнула несколько раз и взглянула на меня уже вполне осмысленно. Потом вяло попыталась удержать волосы, которые волновал ветер.

   - Полегче?

   - Да. Пойдём.

   - Может, лучше ещё постоишь?

  Она уже совсем отживела, повеселела и даже начала улыбаться.

   - Нет, нет. Пойдём. Лучше уж поскорей добраться до места, и тогда всё.

  Я подала ей локоть, и она благодарно взяла меня под руку.

  Мичиру стояла рядом, обнимая пакеты, губы у неё сложились в ниточку. Я сердито глянула на неё, она ответила мне морозно-холодным взглядом и отвернулась.

   - Сейчас вон до того угла дойдём и там уже во двор свернём, - ободряюще показала я Сецуне подбородком. – Там над песочницами деревья растут, а здесь всё голо, как на солончаке.

  Она слабо засмеялась и почти совсем пришла в себя.

   - Хорошо.

  Я подобрала одной рукой поудобнее свою поклажу, другой Сецуну, и мы, как три волхва по пустыне, побрели дальше. Для меня лично путеводной Звездой Младенца Иисуса служила тошнотно-розовая стена дома наискосок и через две крыши от нас. Около этой стены и располагалась стоянка, где я оставила «Феррари».

  Мичиру, судя по всему, этого не помнила и шла рядом со мной, обдавая меня холодом. Ничего, сама напокупала – сама пусть один раз и понесёт.

  Ветер продолжал дуть, компенсируя своё утреннее отсутствие, и через несколько шагов – шагами, правда, это могут назвать разве что черепахи – Сецуна отлепилась от меня и дала понять, что дальше сможет идти и сама. Я убедилась в том, что она действительно живая, отпустила её, повернулась к Мичиру, с упрёком открыла было рот, и вдруг…

  Я ткнула им в руки все свои пакеты, не оглянувшись удостовериться, что они их ухватили. Девушка падала, рискуя с размаху удариться затылком. Я успела подхватить её, когда волосы уже подмели асфальт, и, не удержавшись, рухнула на колени, но девушку не выпустила. Она уже отключилась, запрокинув голову.

  Что это она такая тяжёлая?..

  Да она беременная!..

  Я едва не вскрикнула, но вовремя закрыла рот. Девушка была маленькая и худенькая, довольно миловидная. Со слегка вздёрнутым носом и круглым, на глаз где-то шестимесячным животиком. Наверно, я его не заметила, потому что его прикрывал пиджак…

  Пиджак?! Чёрный пиджак в такую жару?!..

  Девушка была в офисном костюме – чёрная юбка, чёрный плотный пиджак и непрозрачная белая блузка. Естественно, синтетика.

  Да. Будь я в таком одеянии, я бы тоже, наверно, упала в обморок даже без всякой беременности…

  Тут я очнулась. Мичиру с Сецуной уже подбежали и звали меня по имени. Я попыталась встать и едва не застонала, так заныли колени. А вокруг никто даже не обернулся, никому не было дела – к остановке как раз в этот момент подкатил автобус…

   - Харука! Что случилось?

   - Ей стало плохо?

   - Боже, надо что-то сделать!..

  Я, корчась, попыталась встать, прекрасно понимая, что мне не оттащить девушку с дороги, но тут она вздохнула и пришла в себя сама.

   - Что… Я всё-таки…

   - Вы встать можете?

  Не было возможности разводить Версаль, потому что она лежала посреди тротуара. Это пока, слава Богу, почти никто не проходил мимо, но если не убраться отсюда самим подобру-поздорову, по такой жаре спокойно затопчут нас всех, не исключая и Мичиру с Сецуной и всеми покупками. В такую погоду люди сходят с ума.

  Девушка похлопала ресницами, оклемалась и заторопилась:

   - Да, конечно!.. Приношу извинения!.. Сейчас!..

   - Пошли вон! – замахнулась я, не сдержавшись, на Сецуну и Мичиру, которые корячились с пакетами в руках, пытаясь мне помогать. Уж поставить девчонку на ноги я могла и сама!.. – Идите к машине!

   - Харука!

  Я в ярости вырвала из кармана ключи и швырнула им. Что такое, в самом деле!..

   - Идите сумки все уложите, что ли!.. Сейчас мы придём! Идите, не загораживайте проход!

  Девушка вздрогнула, явно напугавшись моих криков. Не менее ошеломлёнными выглядели и Мичиру с Сецуной. Но Сецуна тут же развернулась и с прямой спиной направилась к машине, унося свою часть поклажи. Мичиру, которая за всеми пакетами еле подобрала ключи с асфальта, с каменным лицом последовала за ней.

  Я почувствовала укол совести. Ладно, потом выясним отношения. Сейчас была проблема посерьёзней.

   - Прошу меня извинить.

   - Ничего…

  Девушка торопливо повесила сумку на плечо, попыталась встать с коленей и пошатнулась. Я подхватила её за плечи, подняла и обняла.

   - Не стоит беспокоиться…

   - Идёмте. К сожалению, тут в округе лавочек нет, но у меня неподалёку машина. Вам нужно прийти в себя.

  Она вздрогнула, напуганная перспективой сесть в машину к незнакомому грубому парню. Беспомощно оглянулась, вцепилась дрожащей рукой в сумку. Запахнула свой ужасный пиджак и снова пошатнулась.

   - Спасибо. Я справлюсь сама, мне только автобуса подождать…

  Я молча, одной рукой, одёрнула и натянула рубашку так плотно, как только было можно. Она стояла так, что с её позиции всё можно было понять после одного взгляда. Она действительно взглянула, расширила глаза, изумлённо моргнула. Потом посмотрела мне в лицо и вдруг глубоко и бессильно вздохнула, облегчённо опустив плечи.

  Я тоже успокоилась. Всё могло быть ещё хуже, чем было, но вышло хорошо. Впрочем, возможно, у неё просто не осталось сил после обморока.

   - Прошу меня простить за мою грубость. Идёмте, вам нужно отдохнуть. Вы ведь можете идти? Тут всего пять шагов, а мы стоим прямо посреди тротуара…

   - Да, конечно. Простите за беспокойство…

  Она уже более спокойно доверилась мне и пошла, опираясь на меня плечом и придерживая сумку. Я отвела её с дороги, завела за угол дома и остановила отдышаться. Здесь уже не было опасности, что на нас невзначай кто-то налетит.

   - А я вас за парня приняла. Простите, пожалуйста…

   - Что же вы в жару в таком костюме? Разве так можно?

  Она горестно махнула рукой, прислонившись лопатками к стене дома. Я стояла настороже и готова была подхватить, если вдруг снова упадёт.

   - Это начальство, я всю неделю так хожу… Приказа о переходе на летнюю униформу ещё не было...

  Ничего себе!

   - Чего же они ждут?

  Она устало прикрыла глаза. Действительно, что я спрашиваю?..

   - Как вы себя чувствуете?

  Она открыла глаза и вслушалась в себя, невольно приложив руку к животу. Затем беззвучно, но обнадёживающе вздохнула.

   - Уже гораздо лучше. Спасибо вам.

   - Пойдёмте, - тронула я её за локоть. – Осталось совсем немножко. Вам бы надо лечь, конечно…

   - Я дойду.

   - Может быть, вам лучше снять пиджак? Я понесу.

  Она замялась, но, решившись, аккуратно сняла с плеча сумку. Я взяла её, она устало стянула пиджак и глубоко вздохнула. В одной блузке ей стало заметно легче, хотя, конечно, синтетика…

   - Пойдёмте.

   - Давайте сюда пиджак, я донесу…

   - Нет-нет, всё в порядке, он лёгкий. Пойдёмте.

  Хорошая девушка.

  Пошли дальше. Я снова осторожно подхватила её под талию, прижала к себе. Походка у неё стала более уверенной, но отдых ей, конечно, был необходим.

   - Вам бы давно следовало уйти в декрет…

   - Я не могу, - просто и коротко ответила она голосом, который всё объяснял.

  Я не стала развивать тему.

   - Тогда хоть бы о ребёнке позаботились. Что же вы в такую жару пошли на остановку? Взяли бы такси…

  Она печально улыбнулась и схватилась за мою руку – мы подошли к ступеням. Они были достаточно плоские, но ей действительно многого нужно было остерегаться.

  Я постаралась как следует поддержать её, пока мы спускались, и вытянула шею, высматривая подруг. Ага, вон они, стоят подле машины…

   - Я живу очень далеко отсюда. Мне невыгодно каждый раз брать такси.

   - А где? Скажите, мы вас подвезём. Вам всё равно сейчас нельзя садиться на автобус.

  Она послушно назвала адрес и спустилась с последней ступеньки.

  Лестница выводила прямо на стоянку. Всё, финишная прямая…

   - Подождите, - не поняла я. – Но мы тоже живём на этой улице!

  Девушка потемнела лицом.

   - Я переехала совсем недавно. А вас я видела несколько раз, и ваших подруг тоже…

  Тут мы наконец подошли к машине. Сецуна с Мичиру уже загрузили все покупки и теперь поджидали нас, распахнув дверь. Я подсадила девушку на заднее сиденье, и Сецуна, которая уже сидела там, помогла ей устроиться поудобнее.

  Мичиру взяла у меня сумку пострадавшей и тоже села назад, с другой стороны от девушки. Я захлопнула дверцу, но пока не стала заводить мотор. Пусть отдышится.

  Девушка откинула голову на спинку сиденья и тяжело вздохнула. Сецуна с Мичиру хлопотали подле неё – расстёгивали пуговицы на блузке, чем-то обмахивали, что-то приговаривали вполголоса.

   - Вы езжайте, - вдруг сказала девушка, выпрямившись и взглянув на меня. – Не надо ждать. Мне никогда не бывает плохо в автомобилях. И ещё, я забыла представиться. Меня зовут Таэко Хироси. Моя бабушка – ваша соседка через дом. Я теперь буду жить у неё, поэтому… Можно считать, что это ожидаемое знакомство.

  Мичиру с Сецуной назвались сами и представили меня. Затем Мичиру мягко спросила:

   - А вы давно решили переехать?

  По лицу девушки вновь скользнула тень.

   - Нет.

  Вопреки заверениям Таэко, я не стала отъезжать от её дома, пока на звонок к калитке не вышла её бабушка. Она немного знала нас троих и Хотару, а мы знали её, поэтому можно было не сомневаться, что за Таэко надёжно присмотрят. Сама же Таэко понравилась нам не меньше, чем старушка, и её история оглушила нас сильнее, чем можно было ожидать...

  Она была старше Сецуны на пять лет и забеременела от собственного начальника. Он женат и разводиться не собирается, она – очень милая, редкостной души девушка, которой никак не везло с кандидатами в женихи. Финансовое положение семьи не позволяло ей даже уехать учиться за границу, а не то что искать суженого. А здесь выйти замуж у неё не получалось.

  Работала она так, как обычно работают в офисах все девушки, захотевшие и сумевшие поступить в университет и окончить его. Нудные и довольно сложные обязанности, снисходительно-пренебрежительное отношение сослуживцев, низкая зарплата, практически полное отсутствие видов на карьеру. Плюс неудовольствие родителей, требовавших от Таэко замужества. А она не могла найти себе мужа, и всё тут. Те, кого ей подсовывали родители, ей не нравились, у неё же самой отыскать друга никак не выходило.

  Не знаю, как Мичиру или Сецуна, а я её понимала. Такой, как она, подойдёт в мужья далеко не каждый парень. Я тоже лучше пошла бы в петлю, чем замуж за какое-нибудь отродье, каких полно на наших улицах. Сваты, к которым регулярно обращались родители Таэко, обычно подбирают именно таких.

  Но сама Таэко больше всего переживала из-за уходящего времени. Ей хотелось не столько мужа, сколько ребёнка. Двадцать пять лет – это, конечно, уже далеко не юная проказница, и ей казалось, что ждать больше нельзя. А так как внешне выхода не виделось, она решила поправить положение кардинальным способом, по-американски. И вот…

  Мать с отцом отказали ей в родительских чувствах, как только живот перестал скрываться под одеждой. Жить Таэко переехала к бабушке, ставшей в семье изгоем задолго до этого. Бабушка, в отличие от родителей, была не против нянчить незаконно прижитого внука, что, на мой взгляд, делало ей большую честь. Шикарный особняк ей достался от мужа-бизнесмена, давно умершего деда Таэко, и это было его единственным наследством – почти все сбережённые деньги погорели в одном из лопнувших банков. Но об этом Таэко не горевала и плакаться никому не собиралась. Она была спокойна уже потому, что у неё всё-таки будет ребёнок, и что у неё есть крыша над головой…

   - Привет, Харука!

  Я опомнилась, очнулась, поглядела вниз и, улыбнувшись, обняла Хотару в ответ.

  Сегодня она была далеко не такой жизнерадостной, как обычно. Но это неудивительно. Мы сейчас собирались ехать к её отцу, и она наверняка думала об этом весь день.

   - Привет, солнышко. Поела в школе?

   - Да, я всё сделала, как договаривались.

  Я взяла у неё портфель, который мешал ей меня обнимать, и посадила на заднее сиденье. Хотела отправить туда же и Хотару, но она завертела головой и опять прижалась ко мне. Соскучилась.

   - Как успехи?

  Хотару просияла, выглянув из-под моей руки, и похвасталась:

   - Пятёрка по математике.

  У них стобалльная система почти что заменена пятибалльной. Довольно лояльный ход, ничего не скажешь. Я уже давно жалела о том, что у меня такого не было. Не приходилось бы пререкаться с родителями по поводу каждого неполученного балла…

   - Умничка девочка.

   - Я старалась, - сочла нужным пояснить Хотару, боясь, что я упущу это из виду, и я погладила её по головке, чтобы успокоить.

  Её нужно было обязательно приласкать хотя бы три с половиной раза в день, так же как обязательно было ежедневно говорить перед сном «спокойной ночи». Особенно в подобных случаях – естественные науки давались Хотару не очень легко.

   - Я знаю, цыплёнок. Ну что, едем, да? А то у нас времени не так и много.

   - Едем, - уже более оживлённо, чем сначала, подтвердил светлячок.

  Я подсадила её в салон и на секунду присела рядом, спрятав в руках её ручки.

  Машину я уже давно ставила сюда, подальше от остальных автомобилей и от зрителей, поэтому Хотару потянулась ко мне уже привычным жестом. Я легонько коснулась щекой её щеки, губами – кончика её носа, взъерошила ей макушку, обняла, потом захлопнула дверцу и села за руль.

  Хотару на заднем сиденье пыталась разгладить волосы, встряхиваясь и жмурясь, как котёнок. Утихла, села поудобней и задумалась, глядя по сторонам. Ей всё это было необходимо. Хотя, честно говоря, мне тоже. Меня всегда тяготила атмосфера таких учреждений, как больницы, офисы и приюты, даже если я не собиралась задерживаться в них надолго.

  Но сегодня было как-то уж слишком тяжело. Наверно, из-за Таэко.

  Подумав о ней, я снова почувствовала, как меня переполняет бессильная злость. Тем более бессильная, что она была направлена в никуда. Мало кого мне было в жизни так жаль, как её. И жаль было, что я ничем не могла ей помочь.

  А если бы нас там не было? Если бы она так и упала, беременная, на самом солнцепёке? Все бы так и проходили мимо? И кого в этом винить? Её родителей? Её чёртова работодателя, который сначала сделал ей ребёнка, а теперь делает всё, чтобы она его потеряла? Или искусственную жару, которая превращает людей в зверей независимо от духовного состояния? Или тех, кто и превратил город в теплицу для тропических и пустынных растений? Так ведь и это произошло ещё задолго до сегодняшнего утра, и не в один день…

  Да ну их к чёрту.

  Таэко, естественно, не рассказала нам, почему захотела родить ребёнка именно от начальника. Но, честно говоря, перед тем, как я уехала за Хотару, мы с Мичиру успели перекинуться об этом двумя словами. Мичиру была уверена в том, что девушка просто-напросто влюбилась, но я не могла поддержать её. Сецуна, кажется, тоже, но я уехала прежде, чем сумела убедиться в этом. Пока засовывала её с порога в ванную, не было возможности расспрашивать, а отлежаться в прохладной ванне Сецуне нужно было кардинально, и обедали мы с Мичиру без неё. Впрочем, она, бедная, и есть-то не хотела...

  Я вела машину, полагаясь исключительно на подсознание, все мои мысли были снова посвящены Таэко. Вряд ли всё было так просто. Такая Таэко, какой она предстала перед нами, никак не могла потерять голову от любви. Двадцать пять лет – действительно не такая молодость, как кажется Мичиру... Не в том случае, когда впереди у тебя нет пути. Тут только идёшь по шпалам и ищешь единственный фонарь, чтобы оттянуть момент падения в пропасть, над которой обрываются рельсы. И даже хотя знаешь, что, с фонарём или без фонаря, всё равно упадёшь – потому что не удержишься, упорно ищешь этот фонарь – потому что без него просто невмоготу…

  Дико и претенциозно, конечно, но мне эта ситуация представлялась почему-то именно такой. Не знаю, почему. Просто. Мы ведь не знаем, какой у Таэко начальник…

  Да. Если бы я ставила перед собой вопрос, от кого рожать, заранее зная, что отца у ребёнка не будет, я бы тоже выбрала кого-нибудь такого, кто хотя бы передаст нормальные гены. Не какого-нибудь придурка из подворотни, которого и искать не надо – только выйди ночью на улицу в соответствующем районе в соответствующей одежде – а того, кто хоть более-менее похож на человека…

  Тут жара довела меня до того, что я всерьёз начала прикидывать, под кого бы в таком случае легла. Пасьянс разложился так, что единственной кандидатурой на место гипотетического отца встал Мамору, и его образ, естественно, появился у меня перед глазами. Но это был ТАКОЙ образ, что я ошалела и передёрнулась, и тут увидела перед фарами грузовик. Удивилась, услышала рёв его сирены, взбесилась на три его зелёных огонька, пришла в себя, оценила обстановку на дороге и сообразила, что вылезла на встречную полосу, что водитель грузовика вообще-то абсолютно прав, а вот я нет, и что если я хоть немного ещё просижу с пустой головой, то Хотару…

  Грузовик уже давно проехал, а мне пришлось вылезти из машины и немного постоять на обочине. Со мной творилось что-то неладное. Похоже, я действительно переношу жару хуже, чем об этом думаю.

  Слава Богу, Хотару грузовика почти не заметила, но мысли, которые и не дали ей обратить на него внимание, судя по всему, были уж слишком невесёлые. В машине она сидела нахохлившаяся, как совёнок.

  Надо бы как-то её отвлечь, а то плохо, если уже приедет к отцу вот такая…

  Я потрясла головой и выбила оттуда всё постороннее. Потом опять забралась назад к Хотару, потормошила немножко, подула в лоб, развеселила, и девочка снова воспряла духом.

  Остаток пути прошёл без происшествий. За дорогой я следила внимательно, включив в работу всё сознание, какое только могло принять в этом участие...

***

  Землетрясения обычно случаются совершенно некстати и ничего хорошего не приносят. Это я заметила уже давным-давно. И примерно об этом думала, пока стояла подле «Феррари» и смотрела на то, что осталось от детского приюта. Два дня назад это ещё была пристройка к лечебнице, теперь – невыразительная куча обвалившихся кирпичей и балок, которую всё никак не могли разобрать. Детей под этими руинами погибло видимо-невидимо. Если не кощунственно так говорить про детей.

  Хотару ещё до того, как я проводила её к регистратуре, предупредила, что может задержаться у отца. Но я, конечно, всё понимала. В принципе, мне было чем заняться, пока я её ждала. Кроме землетрясений, я думала о том, что новое здание для приюта выбрано на редкость неудачно – в другой пристройке, предназначенной для особо тяжёлых больных. Куда дели больных, я не знала, но детям здесь тоже было не место.

  Ничего не скажешь, в округе вообще неурожай на здания, всё больше деревья, но тут любой желающий ребёнок мог спокойно выползти за границу приютской территории, лишённой, что очень странно, даже самого хилого ограждения. И попасть под колёса машин, которые ездили как-то чересчур энергично для такой местности.

  Кому надо шпарить на ста семидесяти милях, если здесь столько воздуха?! Никогда этого не пойму. Наверно, кому-то в лом дышать, и им всё равно.

  Я стояла и жалела о том, что уже съела последний пирожок. Очень странно, дома мне казалось, что из-за жары мне не хочется есть. В буфете школы, пока ждала Хотару, я затарилась пирожками просто машинально, по привычке. А теперь от пирожков уже ничего не осталось, температура на солнце даже и не подумала убавляться ни на градус, а мне опять подвело живот. Может, не нужно было есть, и тогда я не заметила бы, что голодна?

  Вот не знаю, есть ли тут буфет… Есть, скорее всего. Но думать об этом надо было раньше, потому что хоть Хотару и задерживалась, но уже скоро должна была вернуться. Не стану же я заставлять её ждать себя…

  По дорожке, на которой я стояла, по направлению к пестрящему автомобилями шоссе протопал человек женского полу размером с колесо «Феррари». Остановился, поглядел на меня, изучил как следует. Судя по всему, решил, что я достойна общения, и серьёзно сказал «здлясьте». Я ответила тем же, и он потопал дальше, волоча за собой страхолюдного пластмассового утёнка на палочке. Через две минуты мимо с визгом и криками пронеслась девица в голубом халате и проволокла орущего путешественника обратно чуть ли не за ухо.

  Я не удивилась. Такое явление я наблюдала за это время уже третий раз, правда, два первых малыша, проходя мимо, изучали меня и «Феррари» молча. Но няньки бежали за ними с точно таким же кудахтаньем и тащили обратно с точно такими же воплями. Мамаши этих детей наверняка орали бы тише. Если бы таковые у них имелись.

  Надо было мне всё-таки дома поесть нормально. Что я сглупила? А теперь вот стой и мучайся. Ну да ладно, как-нибудь протерплю. Кстати, здесь прежней отупляющей жары совершенно не ощущалось, вот что значит обилие деревьев. Если бы только вдобавок не обилие машин и не открытый доступ к ним под колёса, детям здесь было бы раздолье…

  Тут ко мне в четвёртый раз подошёл очередной сбежавший от няньки ребёнок, и я отвлеклась от раздумий. Вновь прибывшим оказался мальчуган лет трёх, крепкий, симпатичный и с огромными чёрными глазами. В руке он сжимал старенькую красную машинку, по виду настолько дешёвую, что язык не поворачивался назвать её игрушкой. Это была скорее имитация игрушки. Но конечно, ведь это приют…

  Малыш с любопытством поглазел сначала на меня, потом на машину за моей спиной. Глазищи у него были бездонные, как чёрные дыры. Наглядевшись вдоволь, он показал на «Феррари» и доброжелательно сообщил:

   - Масинка.

   - Машинка, - согласилась я, так как отрицать вроде было нечего.

   - Зёлтая.

   - Жёлтая, - рассеянно подтвердила я.

  Я изо всех сил пыталась понять, что же меня в нём смущает. Ребёнок как ребёнок, на вид очень славный, очень хорошенький и, наверно, поэтому в моих глазах ещё более несчастный и бесприютный, чем обычные детдомовцы.

  Наконец поняла. Зрачки у него полностью сливались с радужкой, казалось, что их вообще нет.

  Цвет глаз был нормальный, но ведь обычно у черноглазых всё равно хоть с какого-то боку, но видны зрачки. А у этого глаза были как нарисованные. Наклеенные. Неестественные. Я раньше никогда не видела таких глаз, и они почему-то меня испугали.

   - У меня тозе масинка!

  Он протянул мне свою несчастную квазитачку, и я скрепя сердце снова подтвердила:

   - Тоже машинка, красненькая.

   - Клясьненькая, - обрадовался он, но улыбнулся только губами. Глаза оставались серьёзными и бесстрастными. Теперь они вообще выглядели будто бы отделёнными от тела, плоско выдающимися вперёд. Как пуговицы.

  Мутант какой-то…

  Может быть, он слепой? Да нет, не похоже. Его масинка клясьненькая, моя зёлтая. Да и ко мне он подтопал уверенно, не похоже было, что не видел дороги, иначе бы вмазался лбом прямо мне в живот.

   - Тебя как зовут?

  Он склонил головку набок и отчётливо выговорил:

   - Масанобу.

  Я нахмурилась. Надо же было назвать… С другой стороны, не все сейчас читают классику.

   - Долёга! – показал он мне на шоссе, где свистели машины. И пойдёт ведь сейчас туда, им здесь, кроме как под колёса, гулять некуда. Потом опять пробежит какая-нибудь растяпа и с квохтаньем приволочёт его обратно, а он будет отчаянно, пронзительно и безрезультатно сопротивляться. Но ладно, главное, поймают вовремя.

  Почему-то все эти квазиняни хоть и упускали питомцев из виду, но спохватывались задолго до того, как подопечные добирались до опасной зоны. Странно, конечно, но сегодня всё странно…

   - Дорога. Ты лучше туда не ходи, тебя там задавят.

  Он как-то чересчур серьёзно взглянул на меня и отправился точно в сторону шоссе. Я только глянула ему вслед, но что я могла сделать?

  Что-то с ним всё-таки не то. Но всё равно, умный мальчик. Тутошние в его возрасте в основном выражаются проще. Вместо масинки у них бибика, а такие слова, как «жёлтая» или «дорога», вообще знакомы не каждому.

  Неудивительно. В этом приюте всё больше такие, у которых… отклонения. Но даже и без отклонений не больно-то захочешь развиваться, если у тебя вместо дома казённая комната, а вместо мамы куча бестолковых нянь моего возраста.

  Я поглядела вслед путешественнику, который методично направлялся к беспрерывно мельтешащему автомобилями шоссе, и вдруг мне отчего-то стало жутко. Но ладно. Сейчас за ним прибегут и возвратят обратно…

  Интересно, этот Масанобу тоже… не того или один из немногих нормальных? Вон как топает, ни спотыкаться, ни шататься вроде не собирается, идёт уверенно. Хотя его глаза…

  Я задумалась, пока очередная нянька-идиотка готовилась с криком броситься вслед утерянному малышу. Вообще говоря, эти отклонённые – у них в некотором роде стоит поучиться. Жила я как-то на улице, в конце которой содержался приют для даунят. Так вот жизнь там была не в пример мирнее, чем у нас, нормально развитых. После третьей встречи большая часть из тех, кого я видела, возвращаясь из школы, уже узнавала меня и даже приветствовала. «Пррывет!»

  Наша тогдашняя соседка, у которой трое отпрысков поумирали один за другим, поступила работать в этот приют, и даунёнки оттуда подчас даже находили работу типа дворников. В её смену я частенько пролезала к ним сквозь дыру в заборе, потому что с ними было действительно интересно. Флегматичные даунята никогда не ссорились ни друг с другом, ни со мной, игрушками и вкусностями делились честь по чести, а когда я чего-нибудь приносила им, ни один не жмотничал по отношению к братьям по разуму. Им, видимо, было просто незачем ссориться, и это вот уже который год заставляет меня задуматься о том, что добрый – совсем не обязательно глупый, а вот у дурака действительно может не хватить на доброту ума…

  Дауняткам в группе Амико-сенсей по большей части было лет десять-двенадцать, мне восемь, и потому контакт у нас был стойкий. Потом, к великому моему огорчению, мы переехали, больше общаться с неполноценными мне так и не довелось, и я, честно говоря, об этом жалела. И всё равно, не приведи Господь произвести на свет такое человекоподобное растение. Взвоешь на следующий же день, если с самого начала не осознаешь, кого родила…

  Тут я очнулась. Всполошённой няньке уже давно следовало проскакать мимо меня с воплями вспугнутого фазана, но никто не пробегал и не орал. Я взглянула на шоссе и подскочила. Черноглазый мутантёнок уже находился в опасной близости от дороги. Не дай Бог, кому-нибудь в этот момент приспичит свернуть сюда – и останется от Масанобу кровавая лужица.

  Я вышла на середину дороги и вгляделась в распахнутые ворота приюта. Никого абсолютно.

  Я снова поглядела на путешественника и поняла, что он не собирается останавливаться. Он шёл так, будто его за оградой кто-то ждал. Но там просто не было места кого-то ждать, там сразу начиналась проезжая часть без разрешения на стоянку…

  Я опять попыталась высмотреть кого-нибудь у приюта и опять обнаружила пустоту. Что же получается, за этим топтыжкой никто не присматривал?! Тогда как он выбрался за ворота? Там что, в будке контроля в ма-цзян играют, что ли, или кофе пьют?!

  Я поймала себя на том, что верчу головой точно так, будто перед моим носом играют в настольный теннис. Этот Масанобу уже всерьёз подбирался к шоссе, а за ним по-прежнему никто не мчался с кудахтаньем и визгом.

  Да что он, никому не нужен, что ли?!

  Чёрная «Хонда» пронеслась в дюйме от бордюра и на повороте взвизгнула тормозами так, что я вдруг рассвирепела. Убить кого-то мало! Здесь с самого начала надо было поставить регулировщика вот для таких отщепенцев! Или они не знают, что здесь временно обосновался детский приют? Да как можно об этом не знать, если развалины прежнего красуются на самой вершине холма?!

  Мальчуган шёл вперёд, зажимая в руке своё красное сокровище. С дороги его было наверняка отлично видно. Около ворот приюта никто не появлялся. Да что такое?!?..

  Я смотрела то туда, то сюда, но вокруг не было абсолютно никого. И вдруг осознала, что довольно быстро иду к дороге вслед за этим черноглазым. Когда я отклеилась от «Феррари», я не помнила.

  Мальчонка с машинкой в руке шагнул на бордюр. Из-за поворота с рёвом вырулила зелёная «Киа». В последнюю секунду я успела выхватить ребёнка из-под колёс. «Киа» неохотно посигналила мне и промчалась мимо с таким видом, словно ничего и не случилось.

  Я успела увидеть силуэт молодого парня за рулём и про себя, но послала-таки ему вслед несколько проклятий. На дороге такие вообще-то применять не рекомендуется, но так и надо этой сволочи. Может быть, тогда мозгов прибавится, если не вылетят!..

   - Масинка, - вдруг тихо сообщили у меня под боком, и я опомнилась.

  Я стояла у шоссе, по которому по-прежнему носились машины, а черноокий крепыш глядел на меня снизу вверх. В одной руке у него по-прежнему была зажата бестолковая игрушка, а другой он держался за подол моей рубашки.

  Я за шиворот, но стараясь помягче, оттащила его за ограду, отошла с дороги на траву, потом отпустила, отлепила от рубашки его ручонку и присела перед ним на корточки. Мутантёнок продолжал с тоской смотреть на меня, и когда я, не выдержав, протянула ему руку, он вцепился в неё, как в соломинку.

  Глаза меня убивали. Но уже и без них что-то с ним было определённо не то. Киндер-сюрприз, а не ребёнок…

  Хотя мне сейчас было не до анализа поведения чужих малышей.

   - Машинка! Куда же ты пошёл-то? Отправилась лягушка из Киото Осаку поглядеть!

  Он внимательно посмотрел на меня, потом вдруг шагнул и прижался лобиком к моему плечу, и меня пронизала дрожь. Я снова поняла, что с ним не то.

  Почему он не плачет? Любой ребёнок на его месте давно бы уже заливался от страха! Этот же вёл себя так, будто всё прошло как нужно, только потусторонние беззрачковые глаза выдавали испуг и боль. Отчего же он молчит?! Почему не плачет? Может, он не умеет? Может, у него какое-то заболевание, о котором мне ничего не известно? При каком же отклонении у детей нет эмоций?

  Может, это какой-то лучевой больной с заразным заболеванием? Может, поэтому за ним так усердно не присматривают?!..

  Мутантёнок, подождав, по-прежнему молча прильнул ко мне ещё сильнее и сжался в комочек. Я даже сквозь жилетку почувствовала, как он дрожит. Боится…

  Я обняла его, погладила по головке. Волосёнки у него были блестящие и гладкие, как натуральный шёлк. Совсем как у Хотару, только ещё мягче.

   - Чего такое? Испугался? Испугался, маленький.

 Он вздрогнул и затих совсем подавленно. Я думала, что он наконец-то заплачет, но он не заплакал. Протянул ручки и робко обнял меня за шею.

  Я бросила взгляд на приют – по-прежнему никого.

  Да что же он брошенный какой?

   - Ну, не бойся, Масанобу, не бойся. Ты куда гулять-то отправился? Разве так можно?

   - Там масинки…

  Голос у него был жалобный, ручки дрожали, сердечко тукало, как у птицы, но он молчал.

  Я поняла, что сейчас сама разревусь вместо него, и, чтобы такого не случилось, обняла его совсем уж крепко.

   - Машинки любишь?

   - Люблю.

   - А что на дороге опасно, неужели не знаешь?

   - Знаю.

   - А зачем же туда пошёл?

   - Когда масинка едет, она давит, - вдруг встрепенулся малыш, как будто только сейчас всё понял. Я повернула голову – он смотрел на меня своими чернильными глазами, как инопланетянин.

  Вот как у кого-то поднялась рука такого бросить?! Хотя их ведь бросают тогда, когда вместо человека ещё предстаёт нечто мясное и на вид совершенно непривлекательное.

  И всё равно, не верю, что этот Масанобу был таким же. С такими глазами кто попало не рождается…

   - Ну, всё, уехала уже машинка. Больше не приедет. Пойдём, тебя сейчас искать будут.

  Он тоскливо вздохнул и совсем притих, ткнувшись носом мне в плечо. Правой рукой по-прежнему зажимал свою машинку. Похоже, это для него была единственная отрада в жизни. Ну что с таким делать?

   - Пойдём. С тобой кто гулять ходит, Масанобу?

  Он помолчал немного, помолчал, а потом грустно попросил:

   - Не лугайся.

   - Чего-чего?

   - Не лугайся, пожалуйста.

  Всё. Я поняла, что, если срочно ничего не предприму, опозорюсь перед ним, как… нет, хуже Коти.

  Я встала, взяла его на руки. Он жался ко мне по-прежнему молча, сжимая в руке свою несчастную машинку. Сердце у меня начинало по-настоящему болеть. Почему?! Почему он не плачет?!..

  Я развернулась и побрела с ним обратно, к приюту. Он молчал, обнимал меня, потом вдруг зашевелился и жалобно сказал у меня над ухом:

   - Долёга…

   - Дорога, а ты туда гулять пошёл.

   - Я плёсто так… - вдруг тихонько признался он, ткнувшись личиком мне в шею.

   - Ну кто же просто так на дорогу ходит, миленький?

  Дыхание у него было лёгкое и чистое-чистое, как сквознячок. А щёчка тёплая и мягкая, как… Как у ребёнка. Я не удержалась и прижалась краешком губ к этой щёчке. От этого стало полегче.

  Масанобу, видно, уловил моё состояние и откровенно сказал:

   - Меня тётя Дзюнко тозе лугает, когда я на долёгу выхожу. Там стляшно…

  Тётя Дзюнко – это, видимо, какая-нибудь воспитательница. Странно, в таком возрасте – и «тётя Дзюнко», а не «мама»?! Или я просто так мало знаю о детдомовцах?..

   - Страшно, конечно! Ты бы лучше тут поиграл. Вот тут, у тебя машинка по бордюру ездила?

   - Ездила, - охотно сообщил он. – И вон там ездила, и там, где дяди сидят, и ещё за домом. Вон там.

   - А чего там, за домом?

   - Там тулник.

  Турник, значит.

   - И ещё там калусельки. Я там уже был.

   - Надоело? – погладила я его по щёчке. И просто так погладила, и ещё потому, что туда села какая-то букашка.

   - Надоело, - горько вздохнул малыш.

  Я ещё раз приласкала его, чтобы не грустил, и он развеялся.

   - Ну, тогда на травке поиграл бы. Зачем же сразу на дорогу идти?

   - Не пуськают…

   - Не пускают?!

  Вот люди. Не пускать детей на траву. Для чего же тогда она нужна?

  Если бы ещё газоны развели, а то зелень и зелень без всякого красования. Её вон даже подстригать никто не собирается. А гулять тем не менее всё равно нельзя. И как только голубей с этой травы не шугают…

  Я шла медленно. Тяжелёнек был этот Масанобу, крепыш такой. Что вот это за тётя Дзюнко такая? Как можно было его бросить? Какой дурой надо быть, чтобы наплевать вот на такого мальчонку?!..

  Сердечко у него всё ещё волновалось. Мне уже было всё равно, и я поцеловала его ещё раз, приласкала, чтобы наконец успокоился. Он зашевелился у меня на руках и еле слышно вздохнул.

   - Чего, заюшка?

   - У тебя тоже масинка…

  А, мы же мимо «Феррари» проходим.

   - Ты тозе любишь масинки, да?

  Я даже пошатнулась. Не в бровь, а в глаз.

   - Тоже люблю.

   - А у нас девтёнки не любят масинки. А у меня их две, одна клясная, а длугая зёлтая. Как у тебя.

  Я только засмеялась, и боюсь, что вышло это пристыжённо. Но ему было всё равно, он просто улыбнулся тоже и подставил мне макушку, чтобы погладила. Я погладила, и он удовлетворённо притих.

  Впереди по-прежнему никого не было. Ну ладно, донесу его до ворот, а там видно будет. На худой конец, сдам вахтёру, как в бюро находок. Уж на улице-то Хотару меня не потеряет, а в здание я заходить не буду.

   - Тебе сколько годиков, Масанобу?

   - Мне два годика и семь месяцев. Семь!

  Он показал мне семь пальцев и, естественно, выронил машинку. На мордочке у него тут же отразился такой страх, что пришлось срочно опустить его на землю. Но только я хотела поднять игрушку, как Масанобу запротестовал:

   - Я сям!

  Я вдруг поняла, что начинаю уважать его всё сильнее, несмотря на всю его гипотетическую заразность. И на то, что у меня устали руки, а я и не заметила.

   - Ну, давай сам.

  Он оценивающе глянул на меня и подобрал машинку. Я уже надеялась, что дальше он тоже пойдёт сам, но когда он снова заглянул мне в лицо, ничего не оставалось, как взять его обратно на руки. Во второй раз он показался ещё более тяжёлым, но оказалось, что нужно просто получше его перехватить.

   - Какой ты уже большой, Масанобу!

   - Я больсёй, - с каким-то сомнением в голосе откликнулся он. Потом вдруг неизвестно чему засмущался, уткнулся в машинку, и щёчки у него при этом надулись, как у младенца.

  Неужели он больной? Неужели с ним что-то не в порядке? Но ведь он на вид совсем здоров! Такой славный мальчик! Так хорошо разговаривает! Главное, такой хорошенький. Только вот глаза какие-то нечеловеческие…

  Эти чёрные блестящие глазищи всерьёз начинали меня мучить, и я решила больше не думать о них.

   - Ой, мамочки! Масанобу! А я-то, дура старая!

  Мальчонка встрепенулся. Я тоже вздрогнула от испуга. Ну, всё, появилась очередная квазинянька. Что-то она загуляла…

  Я быстро спустила Масанобу на землю, но он тут же прижался ко мне и вцепился в мою рубашку. Отпускать меня от себя он явно не собирался. А я ничего не могла сделать. Не прогонять же его пинками, в самом деле!..

   - А я-то, идиотка! Ни о чём не думаю! Ох, спасибо вам! Небось на дорогу выбежал?

  Голос заставил меня приглядеться. Я пригляделась и с облегчением увидела, что это не девица, а довольно пристойного вида женщина в летах, годам так к пятидесяти. И полная сил, если судить по тому, как резво она спешила мне навстречу.

   - А я-то, глупая! Ничего не соображаю! Простите меня великодушно, приношу свои извинения! Отозвали меня, а как объяснишь, что у меня тут ребёнок! По первому зову – иди, Дзюнко, и всё! А разве на этих девиц мальчонку оставишь, когда они за своими-то приглядеть не могут!

  В этом я была с ней полностью согласна. Что ж, если «тётя Дзюнко» - это именно она, а не кто-то другой, значит, мне больше не о чем волноваться.

  Я подтолкнула Масанобу к няне, но он всё цеплялся за меня свободной рукой и идти не хотел. Другой рукой мальчуган прижимал к груди машинку так, словно боялся, что её отберут, хотя не похоже было, что женщина вызывала у него неприязнь.

   - Ну, иди же, иди, что ты!

   - Вы, видно, ему понравились, - подбежав и ещё не успев отдышаться, с места в карьер пояснила женщина. – Я и то говорю, что им, бедным, в жизни хорошего осталось, коль уж жизнь так началась? Редко когда кого родного встретят, а я и не против, вы, я вижу, девушка хорошая...

  Я вздрогнула, но она поняла меня неправильно:

   - Вы не беспокойтесь, я понимаю. Сейчас время такое, все как хотят одеваются, а мне и дела нет. Нас ведь как матери учили, главное, чтобы внутри человек был добрый, а уж что там и как, неважно. Вам ведь лет пятнадцать, наверно?

  Совести у неё нет, у няньки старой.

   - Мне почти восемнадцать.

  Она нахмурилась и с сомнением и очень пристально взглянула на меня.

   - Не похожи.

  Я только вздохнула про себя. Но, к счастью, я женщине была не особо интересна, и она, посомневавшись ещё с секунду, уже снова наклонилась к подопечному.

   - Ну, пойдём, пойдём, Масанобу. Не пойдёшь? Ну ладно тебе…

  Мутантёнок потемнел лицом, прижимаясь к моему боку, но в глазах у него по-прежнему не видно было ни капли слёз. Его всё пытались отлепить от меня, а он не давался. Через несколько минут воспитательница явно впала в замешательство: по-хорошему Масанобу идти не хотел, а по-плохому она – во всяком случае, при мне – увести его не могла.

  Я стояла без движения. Удивлялась сама себе, но раздражения не чувствовала. Что-то сжало мне сердце и уже не отпускало…

  Женщина начала краснеть от стыда и бросать на меня извиняющиеся взгляды, и тогда я наконец не вполне смело, но поинтересовалась:

   - А идти далеко? Может, если он не хочет, я тогда его доведу?..

  Она взглянула на меня с недоверием, перемешанным со стыдом, и тут же снова ласково улыбнулась. Видимо, что-то такое было написано у меня на лбу…

   - А что ж? Если вам не помешает…

   - Да нет, не помешает. Мы уже тут с ним пообщались…

   - Масанобу, пойдёшь с девочкой?

  Я аж подскочила на месте. Нашла девочку для трёхлетнего пацана! С другой стороны, в её возрасте я тоже показалась бы себе девочкой. Коль уж она меня в жилетке раскусила…

  Я подала малышу руку, но, судя по его поведению, идти пешком он отказывался напрочь. Ему нужно было на ручки, и уговоры тёти Дзюнко на тему того, что это невежливо, только понапрасну сотрясали воздух. Женщина снова, и очень быстро, впала во временный ступор нерешительности, а я стояла и думала: если бы нормальный ребёнок выражал такое недовольство, тут бы уже давно стоял ор хуже младенческого. А этот мутант молчал как проклятый, вцепившись в мою ладонь и не реагируя на тянувшую его в другую сторону няньку.

   - Скажите, а вы его часто на руках носите?

   - Ну! Куда ж такого большого на руках-то таскать?

  Большого. Ну ладно.

   - Идём сюда, - позвала я Масанобу, присев на корточки. Женщина заморгала, а мальчуган тут же прекратил свой молчаливый протест, отпустил мою руку, подошёл ближе и, обняв меня за шею, охотно позволил поднять его в воздух.

   - Вот умничка, хороший мальчик. Пойдём домой, а то тебя ругать будут.

  Малыш снова прижался ко мне и вздохнул. Так, как обычно вздыхают после плача, прерывисто и беспомощно. А на личике у него по-прежнему не было ни следа слёз. Как будто он плакал про себя…

  Нянька забеспокоилась, глядя на меня:

   - Вы смотрите, как бы он вам не повредил, он ведь тяжёлый…

   - Я спортсменка.

  Я действительно уже приноровилась нести мальчонку, и особого неудовольствия мне это не доставляло.

   - Его куда, в вестибюль?

   - Да-да, пожалуйста… - спохватилась она и засеменила впереди указывать дорогу. Хотя указывать тут было нечего…

  Масанобу ткнулся мне личиком в щеку и тихонько попросил:

   - Донеси меня в вестибуль, ладно?

  Я улыбнулась и боднула его носом. Он тоже заулыбался и расслабился.

   - Ладно, маленький. Машинка-то твоя с тобой?

   - Со мной, - подтвердил он и показал искомое, подняв руку. – Тебя как зовут?

   - Меня Харукой зовут.

  Пускай. В крайнем случае, Хотару подождёт у машины. Её от входа хорошо видно, сразу будет ясно, что я где-то здесь. С таким же успехом я могла уйти искать туалет или буфет…

   - Халука? – скрупулёзно уточнил Масанобу, мягенько дыша мне в ухо. Чудо какое-то, а не ребёнок…

   - Ага.

   - У меня маму тоже Халукой звали.

   - Правда?

  Он покивал и глубоко вздохнул.

   - Мама-то его умерла уже, - негромко произнесла впереди меня нянька. Весь наш разговор она слышала до последнего слова. – Да и черти бы её душу взяли. Била она его…

  Я споткнулась.

   - Била?..

   - Ну а как же. Для этих огяру-то ничего святого нет... Родила от кого-то залётного, так нет бы сразу к нам отдать. При себе держала до двух лет, считай, да лучше бы уж утопила, чтоб не мучился. Жить он ей мешал, видать, да и всё. В подвале держала, на улицу не выводила, кормила не знай чем, а как заплачет, головой его об стенку бьёт… Он замолкает, она дальше гуляет... Он теперь и у нас-то не плачет совсем, не умеет, отучила она его побоями-то своими...

  Я окаменела.

   - Он к нам со сломанными ножками попал, она его и так, и сяк колотила, чем попало... И ручки у него переломанные были, и всё, чего только не перенёс… У нас и то все удивлялись, как он ещё разговаривает, он ведь травму из-за неё получил, глаза ему повредило, зрение садится. Операцию ему два раза делали, так от неё только хуже. Врачи уж рукой махнули… Это со мной девушка, со мной! Вот ребёнок у меня убежал, на дороге подобрали! Я и то говорю, разве ж можно так, не спросят, погонят, а ребёнок без призору…

  Я едва сообразила, что это относилось уже не ко мне, а к вахтёру в будке контроля. Масанобу притих, прижался ко мне всем телом. Я шёпотом окликнула его, он поднял голову, и я поцеловала его прямо в больные глаза с жёсткими ресничками, прикрыла ладонью щёчку. Он понял и свернулся в комочек, спрятался за мои руки, я погладила его по головушке, по плечам, по чистому лобику.

  Мне уже было всё равно и до вахтёров, и до няньки, за которой я шла, как слепая, не видя, куда иду. Пригодилось её стремление указывать дорогу.

   - Что только в этом мире не творится! Живут как хотят, ни о чём не думают! А эта к нам приходила, девчонка-то, показывалась на лицо-то… Вот ваших как раз лет примерно была, как мальчонку привезли. Ладно бы ещё, какая совсем отсталая... Так нет, и на лицо вроде ничего, если краску-то эту паршивую смыть… Судить её хотели, да не получилось… Уведомление-то послали, дак она не явилась, наведались к ней в подвал-то, глядь, а она там зарезанная! Ухажёр, видно, очередной чего-то не поделил, или что уж там было, не знаю… И мальчик-то странный… Вот бывает так, некоторые просто будто чуют… Как будто прямо призывают к себе смерть, знаете… Каждый день он у меня на дорогу убегает, под самые машины… Ну я-то не раззява, понятное дело, а вот так его и тянет туда… Я уж и отпускать-то его от себя боюсь… Нет, нет, не туда нам надо, вот сюда, пожалуйста, у нас крыльцо поменьше, вот сюда вот нам, за угол…

  Навстречу нам из главного входа вышла Хотару, но я заметила её, только когда она ткнулась мне в бок. Глянула – она смотрела на меня полными слёз глазами.

   - Харука…

  Я погладила её по голове деревянной рукой.

   - Да, да. Сейчас, сейчас. Иди… Иди к машине, я сейчас приду. Иди в «Феррари», там меня подожди…

   - Хорошо…

   - Это ваша девчушечка? – обрадовалась женщина по имени Дзюнко. – Хорошая какая…

  Я не смогла выдавить в ответ даже обычного «спасибо», но ей это и не требовалось. Чем ближе мы подходили к крыльцу, тем сильнее Масанобу жался ко мне. Сердечко у него разрывалось от плача, и я это ощущала всем телом. Он не хотел, не хотел туда возвращаться, и я понимала это отчётливей, чем если бы он сказал об этом прямо. Но он молчал… А я могла сколько угодно прикрывать его руками, гладить его по головке, прижимать к себе, и мы оба знали, что это не поможет ни мне, ни ему…

   - Я к чему спросила-то, была у нас совсем недавно такая же вот девочка!.. Славная такая, хорошенькая, черноглазенькая! Только они в том крыле проживали, с папой со своим… Сиротка она была, мамы-то, говорят, давно не было, а папа раненый был… Я уж не помню, что с ним случилось, только память потерял, ни ходить не мог поначалу, на коляске ездил, потом-то уж встал… Голова у него всё в бинтах была… А дочка махонькая, только к годику, они всё с ним гуляли, он в колясочке её возил, она игривая такая, смеялась, лепетала всё время чего-то… Как уж её звали, не помню, Хикари или ещё как, что-то со светом такое… Хикару ли… Хотару! Хотару её звали, значит, вспомнила…

  Я чувствовала, что второй раз за день теряю над собой контроль. Ребёнок у меня на руках беззвучно плакал, а я ничем не могла ему помочь. На груди у меня лежала его ручка с зажатой в ней пластмассовой машинкой. Сердце мне сжимало отчётливое предчувствие беды.

  Я осторожно поднялась вслед за женщиной по слишком крутым для детей ступенькам. Масанобу совсем затих, сжался в шарик. Я прикрыла его рукой от двери, в которую входила, и осознала это, уже войдя.

  Женщина быстро открыла мне вторую дверь, и я прошла в вестибюль. Там было прохладно и пусто.

   - Ну, вот и пришли. Спасибо вам большое! Не знаю, как вас и благодарить…

   - Что вы, - прорезался у меня голос, - всё в порядке…

   - Давайте его сюда, - протянула она руки, чтобы тут же спустить с них малыша на пол. Я молча обошла её и направилась к скамейке у стены.

  Масанобу молчал, сжимая в руке свою машинку. Я подошла к скамейке, опустилась на неё, посадила мальчугана на колени.

   - Ну, скажи девочке «до свиданья», Масанобу! Скажи, и пойдём!

  «Девочка» меня уже не задела. Меня вообще ничего уже не задевало. Я смотрела в его покалеченные глаза и знала, что он тоже чувствует. Он чувствует, чувствует!.. А я не могла ничем помочь. Ничем не могла. Никогда, никогда, никогда ещё я так сильно не желала, чтобы моё предчувствие оказалось ложным. Господи, только бы оно не сбылось! Только бы не сбылось!..

   - Ну, Масанобу? Скажи «до свиданья», и пойдём! Нам с тобой уже кушать пора!..

  Мутантёнок понимающе поморгал, посмотрел на меня и грустно сказал:

   - Плосяй.

  Я только беззвучно шевельнула губами, произнося то же самое, потому что сердце у меня в груди встало колом. Никогда ещё мне так сильно не хотелось закричать, как сейчас, зная, что предчувствие сбудется. Он сам готов был его исполнить. Ему – уже ему – его жизнь была уже не нужна.

  Прощай.

  Он молча смотрел на меня, и я вдруг изо всех сил прижала его к груди и прижалась губами к его лобику. К его глазам, которые с самого начала показались мне такими странными. Он в ответ прильнул ко мне и молча обнял меня за шею. Потом я быстро встала, спустила его на пол, кивнула няньке, которая ошалело смотрела на меня, и что-то сказала. Что я сказала – не помню. Как вышла оттуда – тоже. Я запомнила только ступеньки, с которых едва не свалилась. Утром я уже сводила со ступенек девушку, которой её жизнь была нужна только для одного – для её будущего ребёнка. А по этим ступенькам несла малыша, который уже знал, что жить ему незачем. Никогда ещё я так не кляла свою судьбу за то, что она дала мне такую интуицию. Никогда ещё мне так сильно не хотелось закричать.

  Как я добралась до «Феррари», я тоже не помнила. Я помнила только момент, когда машина оказалась прямо перед моим носом, и я увидела возле неё плачущую Хотару. Я послала её сюда, не сказав, насколько задержусь, к запертой машине, и ключи были у меня в кармане.

  Хотару уткнулась лицом мне в грудь, как только я подлетела к ней. Некоторое время она вообще ничего не могла сказать из-за слёз. Когда я открыла дверцу, она вцепилась в мою руку, боясь, что я сейчас опять сяду за руль, а она останется позади.

  Я успокоила её на этот счёт, утёрла ей все слёзы и погасила поцелуями и объятиями все вздохи и всхлипы. После этого Хотару немного притихла, подняла на меня глаза и попросила:

   - Харука…

   - Чего, миленький?

   - Давай сейчас поедем домой и съедим мороженое.

   - Давай, - быстро согласилась я. – Только мы его уже вчера съели.

   - А я забыла… - удивилась Хотару, что почти совсем её успокоило. – А купи ещё, пожалуйста.

   - Куплю.

  Глаза её не выглядели отделёнными от головы. Зрачки были отчётливо видны на сером в свете клонящегося к горизонту солнца фоне радужек. И всё-таки я почти не видела разницы. У самой в глазах то и дело всё расплывалось, хотя я этому и противилась.

   - Поехали сейчас купим.

   - Поехали. Думай пока, какое.

   - Ладно, я подумаю, - согласилась Хотару и схватила портфель в очень крепкую обнимку. – Только поехали быстро.

   - Быстро?..

   - Очень быстро. Ладно?

  Я споткнулась, перебираясь за руль.

  Очень быстро…

   - Ладно.

   - Прямо сейчас, - потребовала Хотару, сердито утирая остатки слёз. Я только кивнула, потому что голос у меня снова пропал.

  Хотару помолчала секунду и вдруг спросила:

   - Харука, а тот мальчик… Он был очень больной, да?

  Я не смогла с первого раза включить зажигание. Со второго смогла.

   - Да.

   - Он был такой грустный.

  Я делала вид сама перед собой, будто всерьёз поглощена поворотом на шоссе. Хотя на площадке, пустой, без людей и почти без машин, мог бы без эксцессов развернуться и выехать на дорогу даже наитупейший чайник.

   - У него не было папы, да?

   - У него нет ни папы, ни мамы.

  «Феррари» летела, как огненная колесница чертей с острова Кэкэгасима. Остаток пути Хотару молчала, и я была очень благодарна ей за это. У киоска с мороженым я хотела перечислить девочке на выбор три названия, но она кивнула головой после первого же, даже не услышав, что я сказала. По счастью, я знала, какое мороженое ей больше всего по вкусу, и первым назвала именно его.

  А я сама уже очень давно не различала вкуса мороженого, которое ела. Мичиру с Сецуной различали, а я нет.

   - Не понимаю, как можно ставить на себе крест в двадцать пять лет.

  Мичиру привычным жестом откинула локоны на спину, отпила из чашки и окинула стол взглядом в поисках поддержки.

   - Я действительно не могу этого понять… У девушки впереди ещё вся жизнь, а она вдруг… заводит ребёнка от начальника. Конечно, с течением времени к каждому приходит желание иметь… наследника, но ведь она могла выйти замуж за самого приличного из всех кандидатов! Пусть даже он и не очень ей нравился, но ведь так лучше! Зачем же навсегда портить себе репутацию? Зачем коверкать жизнь?.. Харука, согласись со мной?

  Я молчала, ковыряя вилкой омлет, и не могла поднять на неё глаз.

   - Она могла бы, скажем, попробовать участвовать в каком-нибудь конкурсе… Хоть как-нибудь выбраться за границу и найти себе кого-нибудь там… Харука, ну что ты всё время молчишь!

  К Сецуне Мичиру даже не обращалась, и это было бесконечным благом с её стороны. Сецуна сидела, устремив тяжёлый взгляд сквозь собственную чашку. Для неё тема семьи была особенно больным вопросом, она всегда была одинока рядом с людьми. И сил у неё сейчас хватало только на то, чтобы держать лицо. А помочь ей было некому – Хотару уже ушла собирать сумку перед выходом. Она непременно хотела привезти сегодня Чибиусе показать какие-то детские журналы, которые ей дали почитать на выходные в школе.

  Была суббота. Всё, что случилось вчера, в пятницу, за ночь кануло в Лету, и только сейчас Мичиру рискнула поднять тему Таэко. Безрезультатно, мне тоже было нечего сказать. По крайней мере, сейчас – нечего.

  Мичиру обиженно молчала. Я ощущала на себе её взгляд, но не предприняла ни единой попытки реабилитироваться. Можно было, конечно, запихать в рот остатки омлета и старательно жевать, чтобы дать понять, что я не могу говорить… но мне было тошно от этой мысли.

  Когда я уже выходила из кухни, проводив взглядом несчастную Сецуну, чересчур быстро скрывшуюся у себя в комнате, Мичиру за моей спиной вдруг чуть слышно охнула. Я обернулась, но слишком поздно. Ещё успела заметить, как на экране телевизора, который этим утром прожёг энергию зря, мелькнул кадр с заполненным людьми знакомым кусочком шоссе.

  Оператор знал своё дело. Следующим кадром показали валяющуюся на обочине, подле бордюра, убогую игрушечную машинку, красную, покрытую тёмными пятнами засохшей крови…

  «…в связи с этим несчастным случаем муниципалитетом префектуры принято решение выделить на обновление здания приюта средства из ресурсов дорожно-транспортных служб».

  Я исчезла из кухни, кажется, быстрее, чем Сецуна. Ничего, сейчас надо только выскочить на улицу, а дальше уже всё будет нормально. Хотару никогда не копается перед выходом, в отличие от всех нас, а там уже я включу зажигание.

  Но, вопреки собственным надеждам, мне пришлось срочно наведаться в ванную и пустить на максимум воду. И стало вдруг наплевать на то, что Мичиру тут же понадобилось что-то в ванной, и на то, что меня ждёт в машине Хотару.

  Когда я пришла в себя, просто счастьем показалось моё по глупости забытое здесь утром полотенце. Потеряв над собой контроль до такой степени, что включила вместо крана душ, я влезла под лейку прямо в одежде и очнулась, только когда с плотно облепившей всё тело рубашки ручьями текла вода, а брюки вместе с бельём пропитались насквозь. В ванной курился пар от тепла, зеркало плотно запотело.

  Я выключила воду, содрала с себя прямо на пол всё мокрое и нашарила на полке фен. Протёртое локтем и полотенцем зеркало не утешило, но это было ничего. Я буду сушить волосы столько, сколько потребуется, пока оно не доложит правду, кто на свете всех белее. А если возникнет угроза выжечь волосы под корень, наберу ванну и буду дожидаться вердикта зеркала там.

  Жаль только, что душ я уже приняла, но раз козе смерть. Для острастки можно будет принять его ещё раз.

  Мичиру продолжала стучаться в дверь, но я выключила в своих ушах её стук и даже не переживала по поводу того, как буду всё это объяснять. Раз в год она могла и не получить от меня отчёта о моих же действиях. Сецуне сейчас не до того, чтобы удивляться – почему это я заняла ванную на манер Мичиру с самого утра. А Хотару подождёт. Ей не в школу, а на улице свежо. Подышит свежим воздухом, почитает эти самые журналы. Я человек, а не верблюд. И не червяк, у которого вместо головного мозга с развитой подкоркой три нервных узла в одиночной оболочке.

  «Вот бывает так, некоторые просто будто чуют… Как будто прямо призывают к себе смерть, знаете…»

  Знаю.

// Morita Rumino aka Lions aep Nenar.