Я проснулась.

  И тут же вскинулась, потому что, чёрт побери, я совсем не собиралась спать! А в комнате, тем не менее, было темно, и рядом тихо, но весьма оживлённо балаболил телевизор.

   - Что с тобой? – раздался позади меня смеющийся голос Сецуны. Я хотела было встать с дивана и вдруг увидела, что заботливо укрыта пледом, а под головой у меня лежит подушка. Такая, маленькая, фигурная, пухленькая и на вид глянцевая, а на ощупь – удивительно мягкая. К ним в последнее время почему-то всей душой прикипела Хотару. А потом заразила этим и Мичиру с Сецуной, и теперь эти подушечки валяются по всему дому.

  Но речь совсем не о том! Плед-то ладно, это мой личный, я же сама им и обернулась, когда сидела на диване, а что здесь делает подушка? Я ими не пользуюсь, ну разве что изредка…

   - Подушка, - сообщила я Сецуне, чтобы что-то сказать, но по голосу вышло так, будто я искренне недоумеваю, откуда она взялась.

  Сецуна улыбнулась, устанавливая на столе поднос с чашкой и пиалой печений.

   - Это я подложила её.

   - Ты?

   - Да.

   - Зачем?

  Она спокойно взглянула на меня.

   - Я подумала, что так тебе будет гораздо удобней спать. Когда я зашла сюда, ты так сладко дремала…

  Я поспешно вскочила с дивана, подбирая плед к плечам, как накидку, и щёлкнула выключателем лампы. И тут же зажмурилась, так ослепила меня, казалось бы, маленькая брушка, или как там её.

   - Не стоило, Сец! Честное слово, не стоило. Я вообще не собиралась спать…

   - Хочешь? – предложила она мне пиалу, взяв в рот одну печенюшку.

   - Спасибо.

  Сецуна уселась в кресло и, с комфортом откинувшись на спинку, взяла пульт.

   - А где Мичиру?..

   - На кухне.

   - Она не заходила сюда?..

   - Нет. Я сама зашла только по ошибке, не зная, что ты здесь. А потом здесь больше никого не было.

   - Понятно.

  Да, было понятно…

   - Ты что-то смотришь?

   - Я записываю, - коротко уточнила она, кивая на видеомагнитофон. Там действительно горел красный огонёк записи.

  Я пригляделась к экрану, щурясь – глаза слегка резало. Видимо, проспала дольше, чем хотелось надеяться...

   - А, это твои «до восемнадцати и ниже». Разве они выходят по субботам?

   - Теперь да.

   - Дай ещё печеньку, пожалуйста. Спасибо. И про что сегодня?

   - Батик.

   - А-а. А который час, послушай?..

   - Доходит семь, - улыбнулась Сецуна, переведя взгляд с экрана на меня, и я мысленно чертыхнулась. Ненавижу спать у кого-то на глазах, ненавижу вообще спать где-то, кроме своей кровати, а вот пожалуйста!..

  Помолчали. Сецуна отпила несколько глотков из чашки и осведомилась:

   - Ты разбирала фотографии?

   - Ах, да, - обернулась я к дивану, и плед тут же упал с плечей. Я попыталась подобрать одновременно его и коробку с фотографиями, стоявшую у дивана, и едва не грохнулась, наступив на плед одной ногой и уронив коробку, которая, к счастью, не раскрылась.

  Стоп, ведь я не закрывала её. По крайней мере, я этого не помню.

   - Сецуна, а... Я – во сне не уронила фотографии с дивана, или…

   - Я всё подобрала и сложила в коробку, - сообщила Сецуна, прихлёбывая чай и держа наготове пульт.

  Это было плохо. Но едва я успела осознать это особенно отчётливо, как Сецуна дополнила:

   - Но не беспокойся, я не стала ничего рассматривать.

   - Нет, ну что ты! Это не какой-нибудь компромат!..

  Она улыбнулась.

  Кассета с щёлканьем выдвинулась из магнитофона, и красный огонёк погас. Сецуна выключила звук прежде, чем началась реклама, и забросила в рот ещё одно печенье.

   - А Хотару!.. – вдруг спохватилась я.

   - Она у себя. Я попросила её не заходить сюда.

   - А. Спасибо. Во сколько ты пришла?..

   - В четыре.

  Не знаю, во сколько я заснула. Но без пятнадцати три я ещё сидела здесь, на диване, закутавшись в плед и держа на коленях коробку с фотографиями. Смотрела на дождь за окном и думала о том, что хорошо бы купить плед, который видела сегодня в магазине. Это была ангора специально для зимы, мягкая, голубая, с белым орнаментом, которого я толком не разглядела, но что-то традициональное… по-моему.

  Вполне вероятно, что это были чукотские узоры, уж больно тёплым выглядел плед. Но рассмотреть поближе мне не удалось, было холодно и зябко, и я промочила одну ногу, так что околачиваться в магазине зазря значило простудиться.

  Я поплотней закутала плечи пледом, подобрала наконец коробку и прижала её к груди.

   - Спасибо тебе, Сецуна.

   - Не за что. Ты проснулась вовремя. Сейчас начнётся фильм Хотару, а она хотела записать его на кассету.

   - Ну и хорошо, - улыбнулась я, отходя к двери. – Я позову её.

  Сецуна кивнула, равнодушно переключая каналы один за другим.

  Я вышла, плотно закрыв дверь, и побрела по коридору, сжимая фотографии одной рукой. Другой я придерживала плед, но он волочился по полу вслед за мной, как королевский шлейф, так что идея сэкономить руки прогорела. Нужно было с самого начала снять его с себя и повесить на локоть, но что уж теперь жалеть.

  «Разберись, что тебе нужно, и выбрось остальное», сказали мне. Я рада была бы видеть, как эти фотографии сжирает пламя, но вряд ли я что-то выброшу.

  На кухне негромко звенела посуда. Мичиру, должно быть, уже кончила ужинать. Что ж, пошарю в холодильнике, пожую одна. Правда, лапши у нас, кажется, совсем не оставалось, а то, что не съели, наверняка уже слопала Хотару. Ну да ладно, спрошу, дадут, что найдётся. Сыр и хлеб должны быть точно, коль скоро днём их ещё оставалось немало, значит, в крайнем случае поужинаю этим.

  Я отнесла фотографии к себе в комнату и поставила за кровать. Подальше, чтобы от двери не было заметно. Потом отправилась в комнату Хотару, но девчушка уже бежала в гостиную. Торопясь на фильм, она проскочила мимо меня, наспех улыбнувшись и поздоровавшись, а я только и успела, что раскрыть рот.

  Фотографии донимали, и я постаралась поглубже оттолкнуть их в память.

  «Это всё твоё, и мне это не надо», сообщила мне мама, пропихивая коробку через полуоткрытое окно «Ланчии». При этом едва не вышибла стекло. Но я не стала намекать на то, что хорошо бы было окно раскрыть совсем. Себе дороже…

  Вот чёрт, а плед-то я из-за этих фотографий оставить забыла! Так и пошла в нём на кухню, придерживая на груди.

  Не буду возвращаться. Из принципа не буду.

  Навстречу мне из кухни вышла Мичиру.

   - О, ты проснулась, Харука? Как спалось?

   - Хорошо. Ты уже ужинала?

   - Да, мы оставили тебе немного лапши. Чайник горячий, кофе только что сварен.

  Ну и прекрасно.

   - Спасибо, Мичиру.

  Она вдруг тревожно свела брови и прикоснулась к моей щеке:

   - Ты выглядишь утомлённой. Ты не больна?

   - Я? Это тебе кажется в темноте, - удивилась я, потому что чувствовала себя вполне сносно. – Но не беспокойся, если почувствую себя плохо, сразу пойду спать.

  Мичиру задумчиво кивнула, но улыбнулась снова и погладила меня по щеке.

   - Всё-таки постарайся лечь пораньше. Вне зависимости от самочувствия, просто так.

   - Если смогу, лягу. Спасибо тебе.

  Мичиру оторвала руку от моей щеки и, улыбнувшись на прощание, ушла к себе. Ей ещё предстояло сыграть несколько гамм.

  Мне расхотелось ужинать, хотя ещё минуту назад есть хотелось очень сильно. Но занять себя было нечем. На ум приходила только коробка за кроватью. А точнее, она давила на мозги. Надо, конечно, разобраться там. И чем раньше я приступлю к этому, тем свободней окажусь потом, но…

  Я вздохнула.

  Интересно, вспомнили ли Сецуна с Мичиру о том, что у нас на галерее развешено бельё? Надо снять, а то отсыреет. Да и форточки наверняка остались открытыми.

  Я пошла проверить. В галерее было чисто и пусто, и все форточки были заперты.

  Чёрт. Ненавижу определение «крытая веранда». Крытая веранда – это галерея, и точка. Особенно когда она пустая и тёмная от дождевого сумрака. А если учесть, что ещё и холодно… Пригодился всё-таки плед. А я-то его ругала.

  Теперь уже не хотелось идти никуда.

  Я постояла у решетчатых окон, глядя на дождь. Когда-то я смотрела на него вот так же, но ряды застеклённых квадратов тянулись гораздо выше. По крайней мере, нужно было закидывать голову, чтоб увидеть потолок. Зато сквозь мокрые стёкла точно так же ничего не было видно.

  От бездумья я принялась считать капли, которые стекали по квадрату перед моим носом. Дошла до тридцати двух и бросила. А дождь, между прочим, был упорный, серый и нудный, и продолжал колотить по стёклам так же муторно, как и в час, и в три часа дня. Самый дурной из всех дождей, такие быстро не проходят и не приносят ничего, кроме насморка и сплина.

  Если будет идти до утра, повесим с Хотару над крыльцом монашка. Пусть наколдует солнце, тогда хоть по лужам можно будет пошлёпать… Ну, не мне, конечно, а тем, кто этим интересуется. Только надо найти, где у меня завалялись теннисные шарики, и попросить у Сецуны ненужный лоскуток и верёвочку. А Мичиру намалюет рожицу в две секунды.

  Господи, хоть бы уже утро настало или гроза началась, а то одна тоска.

  Я стояла и куталась до тех пор, пока не поняла, что серьёзно замерзаю. Да, чукотский плед идеально подошёл бы вот для таких случаев, но его нет. А я ведь даже цену забыла… Ладно, цена – дело десятое.

  …Да что это за отупение на меня нашло?

  Я попробовала потрястись или хотя бы встряхнуться, но ничего не получилось. Тогда немножко попрыгала – тихо, конечно, чтоб дом не дрожал – и слегка пришла в себя. Главным образом оттого, что представила себя со стороны. К счастью, все сидели по комнатам и выходить на галерею никому резона не было.

  Пойду-ка домой. А то и вправду стало как-то мутно и серо.

  Я развернулась, побрела к двери и тут заметила в углу что-то тёмное. Подошла, посмотрела – деревянная расчёска Сецуны. Наверно, она-то и снимала здесь бельё, а пока снимала, обронила.

  Надо вернуть, будет искать, она у неё одна. От металлических у Сец голова болит, а пластмассовые застревают в волосах и ломаются. Немудрено, впрочем. Ну да пускай разбираются с волосами сами, а расчёску надо вернуть.

  Я подобрала расчёску и пошла искать её владелицу.

  Что-то холодно. Нет, не зря я забыла снять плед, совсем не зря.

  Только я завернула за угол, как мне в живот врезалась Хотару и потеряла равновесие. Я едва не упала, но исключительно потому, что испугалась, как бы она не расшиблась. Через мгновение я уже поймала её и установила на полу ровно, а потом перехватила полусползший плед и снова завернулась в него.

   - Ой, Харука, прости, пожалуйста!

  Я улыбнулась ей.

   - Ты чего же это без руля и без ветрил?

   - Я не знала, что ты идёшь….

  Мне, впрочем, и без того было понятно, что человек глубоко задумался. Интересно, о чём?

   - А у тебя же вроде фильм должен быть? – осторожно напомнила я.

   - Да ну его, - отвернулась Хотару. – Я не хочу больше его смотреть, он какой-то глупый.

   - А что за фильм-то?

  Хотару сосредоточилась и вдруг растерялась:

   - Ой… Я не помню название. Он про древнюю Японию…

   - «Сёгун»?

   - Нет… - замялась Хотару. – Харука, ты же знаешь греческие мифы?

   - Знаю.

   - Вот как про Одиссея…

   - А, «Странствия Юриваки», - догадалась я. – Мне он тоже не нравится. К нему американцы руку приложили, он и стал не наш, а чисто американский.

   - Да, он слишком детский, - согласилась Хотару, повеселев. – Я не хочу больше его смотреть.

   - Если ты ничем не занята, передай тогда, пожалуйста, Сецуне расчёску, - вложила я девочке пропажу в руки. – Скажи, Харука нашла в галерее, на полу валялась.

  Хотару серьёзно кивнула и зажала расчёску в кулачке.

   - Хорошо.

   - Спасибо, солнышко. Ты куда так торопилась-то?

   - Не знаю, - толково сообщила Хотару. – Я хотела пойти почитать… Тебе холодно, Харука?

  Она осторожно и ласково потрогала мой плед, и я улыбнулась.

   - Немножко замёрзла, холод с улицы в дом идёт. Ты иди-ка лучше отсюда, здесь дует. Только про расчёску не забудь.

  Хотару взглянула на меня огромными мерцающими глазищами, но ничего не сказала и ушла.

  Я хотела было свернуть на кухню, но не свернула. Пошла к себе, запахнула плед ещё плотней и легла на кровать. В доме было тихо, а в комнате мрачно, потому что в окно противно и настырно стучался дождь.

  Я поглядела в стенку и ничего там не увидела. Вот бывает так, что в домах живут тараканы, и когда они ползают по стенам, за ними бывает весьма занимательно наблюдать. У нас тараканов не водилось, но то, что это не причина огорчаться, меня не утешило.

  Не хочу я ужинать. Хотя перед сном нужно будет что-нибудь такое принять, потому что я, кажется, и впрямь заболеваю. В принципе я не против прохлады, это лучше, чем жара, но больно уж мерзлючая, надоело уже. И всё равно, живи я троглодитом, огня бы не изобрела. Так и стучала бы зубами в пещере под дохлой шкурой…

  Ладно, заболеть – не страшно, а вот Марике, наверно, туго приходится, если она в Токио. Всего-то дождь, но она уже, наверное, в перчатках. От малейшего холода пальцы сводит… И у мамы тоже, наверно, ревматизм проснулся. Хотя всё зависит от того, как она соблюдает режим.

  Да нет, не соблюдает, наверно, ничего… Тогда пусть она лучше будет там, где нет таких дождей. Надеюсь, тучи не весь Токио обложили. А впрочем, она уже могла уехать. Ну, пускай тогда туда, где тепло.

  Я хотела задремать, но сон, конечно, не шёл. Так и лежала, закрыв глаза. Под пледом, кстати, хорошо. Но я всё равно куплю тот алеутский. Он лучше…

  Я встала и, завернувшись в плед, отправилась сама не зная куда. Нет, я знала. Впрочем, какой смысл, ведь по такой размазне не уедешь далеко.

  Я набросила куртку прямо на плед, застёгиваться не стала. Натянула на темя капюшон и вышла за дверь, прикрыв её как можно тише. Дождь лил серо и глухо, а ветер ещё и менял направление. Один раз брызнуло прямо мне в лицо.

  Фотографии засели в голове длинной занозой и свербили, как... Не знаю, как что.

  Было холодно. Я куталась под курткой, как замёрзший суслик, и от этих движений стало только ещё невыносимей, хотя от того, что я зябла, было как-то покойно. Чёлка у меня намокла, лицо уже было всё мокрое, и хорошо.

  Мичиру сейчас разучивает гаммы, а Хотару, должно быть, у себя, читает. Сецуне вряд ли понадобится что-то на улице. Но всё равно лучше здесь не стоять, иначе я так и буду бояться того, что сейчас кто-то выйдет, а я не успею собраться. И от дома далеко тоже уходить несподручно.

  И кто только придумал стёкла. Жили бы, как в старину, с прорехами в стенах, закрывали бы их во время дождя ставнями. И не о чем было бы волноваться...

  Чёрт бы побрал эти фотографии. Кому они нужны. Глупость одна, а не память…

  Дождь тарахтел по окнам и крыше, деревья качались от ветра из стороны в сторону, а потом стояли снулые – им хотелось отряхнуться и расправить ветки, а дождь не давал. А вот дорожке перед домом явно хотелось раскиснуть, но пусть только попробует, коль скоро над ней столько работали.

  Я отошла за угол дома и встала, прислонившись спиной к стене. Далеко не пошла, там уже были окна. Было бы ясно, была бы опасность, что кто-нибудь высунется, а сейчас всё нормально. Так что тут было хоть немного успокоительней. Но места я себе всё равно не находила. Впрочем, в данную минуту оно и не было мне нужно. В данную минуту была другая забота, которую только вот этот угол и мог помочь осуществить, а значит, и думать об этом не надо было. Пока, конечно, но ничего не попишешь. Но если мне так и будет продолжать хотеться уехать, то лучше утопиться.

  Что только со мной не происходило, сколько уже мест я переменила, и всё равно хочется выскочить из собственной шкуры. Казалось, так и нужно, и как раз это я и ценила в себе и в жизни. А оказалось, я, как и прежде, ничего хорошенько не могу понять, абсолютно ничего. Ничего-то я не могу увидеть, сделать и понять нормально. Хотя я не жалуюсь, конечно... Но в конце концов и от этого устаёшь, вот и я устала. А когда вот так нет сил, то лучше и вправду утопиться. Просто слишком тяжело. Тяжело и горько. Очень горько, хотя, казалось бы, давно пора привыкнуть.

  Я улыбнулась. Хорошо всё-таки, что дождь так шумит. Было бы ясно, были бы открыты окна, кто-нибудь услышал бы и высунулся. Вот как, если я и здесь думаю о дожде как об избавителе, значит, мне и вправду времечко… Ну да ладно, не буду пока. Чего в этом хорошего.

  Куртка начала блестеть, капюшон облепил голову. Я почувствовала себя мокрой курицей и приободрилась. Мы были с пледом, ни на него, ни на меня куртки не хватало, потому что она была короткая. И мы мокли оба, но только снизу, потому что сверху была куртка. От этого стало ещё полегче.

  Дождь шёл, но как-то уже не так уверенно, как будто раздумывал, кончиться или ещё погодить. Я была не против того, чтобы он погодил, потому что я ещё не до конца пришла в себя.

  Хотелось сесть, но сесть было некуда. Да и опасно, потому что, чем больше ёжишься, тем холоднее, а я заболевать не желала. Куплю всё-таки себе плед потеплей, а то этот не хотел дождя. С тёплым пледом я бы простояла дольше. Завтра же поеду и куплю, и ладно.

  Что бы сейчас пригодилось, так это платочки. Но был только один, да и то носовой, он нашарился в кармане куртки. Ну и ладно. Потом постираю.

  Дождь капал ещё нуднее, чем до этого, потому что его начали всерьёз терзать сомнения, перестать или нет. Я высморкалась, откашлялась, отвсхлипывалась, отвздыхалась, вытерла лицо, стараясь касаться глаз как можно осторожней, чтобы не краснели, как поворотники. Потом свернула платок и убрала его в карман.

  Дождь ободряюще капал.

  Я зазябла, но постояла ещё немного, разглядывая грустные деревья. Вздохнула в последний раз, завернулась в плед и пошла обратно. Надену сейчас пиджак, напьюсь горячего кофе, посижу на тёплой кухне, и будет совсем полегче. Может быть, я даже немножко поем. Что-то снова появился аппетит.

  Нет, топиться мне ещё пока рано. А фотографии – пусть их пока…

  Я снова отправилась в комнату, чтобы переодеться в сухое. Плед намок, нужно было его просушить. А без пледа было зябко. Чёрт. Я заболела…

  Я переоделась, потом разыскала в шкафу платок, завернулась в него и снова легла на кровать, сунув нос под край платка. Тепло. Но почему-то у меня не осталось сил.

  За окном лил дождь. Серо. Тихо.

  Я полежала, потом вдруг неизвестно зачем поднялась и села на край кровати. Под платком было тепло, но наверняка не так, как под эскимосским пледом. И ещё тяжко было что-то, а справиться я не могла. Вздохнула, но легче от этого не стало.

  Я посидела немного, так и не поняла, зачем села, и легла обратно. Не к лицу мне метаться, как летучей мыши на свету. Хотя бы внешне надо соблюдать достоинство. Хотя какое уж тут достоинство, когда оно давно раскисло и завязло.

  По стеклу стучал дождь. Что-то мне явно нездоровится, если я даже мысли не могу привести в порядок. Я закрыла глаза, и стало чуть-чуть полегче. Потом закуталась поплотнее в платок, и стало почти совсем хорошо.

  Никогда не замечала за собой, чтобы хорошо убаюкивалась под дождь, но теперь это, кажется, произошло.

  Сквозь сон в какой-то момент мне показалось, что меня окликнула Хотару, но я не поняла, ответила ей или нет.

// Morita Rumino aka Lions aep Nenar.